«Не могу», — сказал Семенов, по лицу его съезжали капли пота, двигались синхронно и параллельно, торили лыжню.



























«А?» — спросил Акопян. Семенов чуть не ляпнул: «Ненавижу, когда так отвечаешь», но Акопян точно мысли его прочитал:

«Жребий?»

«Ну», — Семенов раскраснелся и тяжело дышал.

«У тебя рука легкая», — Акопян отвернулся, приседал, тянулся в выпаде.

«Дальше попроще», — врезался в разговор ледяно до этого молчавший Миутов.

«Дальше — смерть».

«Брось», — Акопян отвёл голову назад и со всей силы брякнул поляризованным колпаком гермошлема о переборку, проверял, поверял шагами и жестами: ни смерти там, ни рождения, ни песка, ни соли, ни печали, ни радости, если так думать, точно говно какое-нибудь приключится.

«Я плохо тяну», — сказал Семенов и закашлялся.
Миутов не мигал. Акопян махнул рукой — нормально.

«Все равно будет ад!»
Миутов не мигал. Акопян пожал плечами.

«Да скажите хоть что-нибудь!» — заорал Семенов, заплевал себе весь гермошлем изнутри.
Молчали. Стояли. Смотрели.
Семенов слышал, как звенит кардио-датчик, пульс выбило за 150.

«Тяни», — велел Миутов.

«Нет!»

«Тяни», — Семенов помотал головой. Датчик наконец заткнулся. Семенов не поверил, поднял руку, проверил. Пульс падал. Он умирает?

«Тяни», — Миутов даже позы не сменил.

«Ты сержант, — возмутился Семенов, — а я — начальник смены! Майор!»
Миутов смотрел как кактус. Акопян разминался, махал руками взад-вперёд, все делал вид, что без него разберутся, но не выдержал, подошёл к Семёнову и положил руки ему на плечи, доверительно и проникновенно сказал:

«Толь, он не будет. Он — чёрная рука».

«А ты?» — беспомощная мышь захватила тело Семенова, слабость в жилах кислила, а вместе с ней и остальной мир.

«И я».

Пару минут стояли так. Акопян рук не убирал, но и взглядами не зацеплялся. Все уплывал, спасался.

«Я. Не. Стану!» - сбросил Семенов руки Акопяна. Миутов поднял с пола ведро и ткнул им в грудь Семенова.

«Нет!»

Миутов запустил руку в ведро, вынул обломок, уронил ведро, оно грохнулось набок, из него высыпались несколько других кусков, одинаковых, золотистых, правильной пятиугольной формы.

Акопян смертельно побледнел. Его датчик пульса взвыл, оповещая о дикой скачке — 180!

«Урод», — качнул головой Миутов и шагнул к иллюминатору. За ним моргнула белая пустыня. Сменила задник.

«Что там?» — порвав губу, спросил Семенов. Ему не ответили. Акопян стоял рядом с Миутовым, они едва касались локтями, но казались вырубленными из одного куска стали.

«Что там?!» — крик Семенова перебил визг Акопяновского датчика.

"СТАРУХА"

— сказал Миутов голосом, мертвым от усталости.
Семенов задохнулся, вцепился толстыми пальцами в защищённое скафандром горло.

«Старуха», — подтвердил Акопян, его глаза запали так глубоко, казалось, он нацепил свой череп, как тыкву.

Семенов смотрел на вываленные на пол куски советского межпланетного вымпела, но видел на его обломках что-то ужасное. Не мужчину и женщину. Не код ДНК. Чужое. Уплывающее от взгляда. Ранящее разум. Рвущее реальность в клочья.

«Сможем?» — сломал голос Акопян.
Миутов пожал плечами.

«Придётся».
Семенов колотил по полу кулаками, но скафандр делали на совесть, не пораниться.

«Идёшь?» — Акопян стоял в открытой двери шлюза.

«Куда вы?!» — рваным лающим голосом закричал Семенов.

«Надо найти луноход. Сообщить», — у Акопяна закончились слова. Он просто махнул рукой, и Семенов пополз за ним, рыдая и проклиная все это: детские мечты, космос, Партию и правительство, безумие, что случилось с ним здесь.
В шлюзе Акопян помог ему встать. Зашипел компрессор, откачивая воздух.

Миутов обернулся и отдал им честь. Трясущимися руками они повторили.

Миутов отвалил люк наружу.

Они вышли на Луну, которая превратилась в Старуху.